Утром ударила вестовая пушка. Еще не смолкли её раскаты, как в квартиру Кара вбежал растерявшийся адъютант, а за ним следом — майор Астафьев. Оба офицера в повязанных по ушам коричневых башлыках, в длинных, выше колен, валенках, сплошь запорошенных снегом; офицеры бежали целиной по сугробам.
— Ваше превосходительство! — задышливо отрапортовали они в два голоса Кару. — Деревня окружена неприятельской толпой численностью в пятьсот — шестьсот всадников!
— С чем вас и поздравляю! — с фальшивой иронией бросил Кар. И оба генерала при помощи денщиков и лакея поспешно стали одеваться.
— А как войска? — крикливо спросил Фрейман, натягивая валенки.
— Войска в боевой готовности. Пушки вывозятся на удобные позиции, — отрапортовал Астафьев.
— Где неприятель и что он? — опять спросил Фрейман.
— Толпа маячит но обе стороны деревни, по горам и взлобкам, опасаясь, видимо, приблизиться на ружейный выстрел.
— Бить по разбойникам из пушек! — надевая поношенный свой мундир, воскликнул Кар воинственно.
— Смею заметить, Василий Алексеич, — возразил ему Фрейман, — что у нас маловато боеприпасов… Поберегать надо.
— Поберегать, поберегать, — с недовольным выражением лица завертел головою Кар, будто свободный воротник мундира был ему тесен. — Будем поберегать, так нас не медля стопчут… Ни чер-та нет, ни конницы, ни пушек, ни снарядов! Поди воюй!.. — добавил он желчно, явно преувеличивая нехватку своего отряда.
— А кроме того, — попытался поддержать распоряжение генерала майор Астафьев, — молчание артиллерии приводит наших пехотинцев в робость.
— Вот видите, видите, Федор Юльевич! А вы — поберегать! Эй, Мишка! — крикнул Кар старому лакею. — Достань-ка, братец, из саквояжа с десяточек увещательных манифестов.
Тем временем к солдатским группам подъезжали — по два, по три — смельчаки Пугачёвцы, кричали им:
— Бросьте палить, солдаты! Мы вам худа не сделаем…
А Зарубин-Чика, высмотрев участки, где не было офицеров, подъезжал к пехотинцам почти вплотную. Чернобородый, горбоносый, глядя в упор на притихших, растерявшихся солдат, Чика кричал им:
— Неужто не видите? Деревня ваша пуста и весь край пуст. Не зря же все жители повернули к государю. Не верьте офицерам, они господскую выгоду блюдут. А наш истинный, природный государь Петр Федорыч приказал бар изничтожать, а всю землю мужикам отдать, и всему люду свет наш батюшка волю объявил… А что касаемо солдатства, то слово нашего государя — быть всем в вольном казачестве!..
— Пошел прочь, злодей! — кричали старые солдаты. Стрелять учнем!
— Ха-ха!.. Стрелять! — надрывался голосистый Чика. — Стрелял в нас один такой, да сам без головы остался!.. Станете супротивничать — пощады не ждите, солдаты!
— Ребята, сыпь на полку порох! Скуси патрон! — хриплым голосом скомандовал рыжеусый капрал.
Молодые пехотинцы тотчас вскинули ружья наизготовку, но их руки тряслись.
Вдали рванула Пугачёвская пушка, и певучая картечь хлестнула по солдатским рядам. Вышедший Кар приказал стрелять ответно из пушек. Но тут отряд Чики скрылся, стягиваясь к мельнице.
— Видали? Вот вам и «поберегать!» — посмеивался Кар над Фрейманом. — Как зайцы разбежались. Их теперь с гончими собаками не сыщешь… Эх, если б мне еще с десяточек пушек да добрую конницу, — показал бы я им!
Меж тем Чика, присмотревшись к численности и настроению неприятельских солдат, то есть исполнив поручение атамана Овчинникова, вернулся со своими казаками к главным полевым силам Пугачёвцев, что прятались в перелеске, подле мельницы-ветрянки, всего в двух верстах от занятой Каром деревни Юзеевой.
Направляясь сюда из Берды, Овчинников в пути присоединил к себе тысячу пятьсот башкирцев. А казак Самодуров, командированный Овчинниковым на дорогу к Авзяно-Петровскому заводу, перехватил возвращавшегося в Берду с толпой заводских людей Хлопушу. Из толпы было отобрано триста ратников и две пушки с заводскими пушкарями-наводчиками. Вместе с Хлопушей ратники двинулись за Самодуровым к атаману, остальная же часть заводской толпы с четырьмя пушками продолжала свой поход в Берду. Таким образом, у Овчинникова было под мельницей почти две с половиной тысячи народу, большинство — доброконных.
О существовании в двух верстах от себя столь серьезной силы Кар и не подозревал. Он утешался тем, что утром удачно «разогнал» противника, что противник этот труслив и малочислен, да к тому же и вооружен лишь одной паршивенькой пушчонкой. Значит, нечего было Кару унывать, значит, все будет отлично, надо стойко ждать подкреплений. Кар теперь чувствовал себя хорошо, и его не одолевала даже подагра — сей зело лютый внутренний враг.
Да уж кстати — радостное, давно жданное известие: прискакал подпоручик московских гренадер Татищев и доложил генералу, что сегодня в ночь должна прибыть сюда направленная из Москвы рота 2-го гренадерского полка.
— Ну, поистине мне сегодня бабушка ворожит! — воскликнул Кар и на радостях пригласил гренадера на обед.
Но бабушка ворожила, видно, не одному Кару. Почти в тот же час посчастливилось и атаману Овчинникову. Казачьи караулы схватили ехавшего в Юзееву квартирмейстера, из унтеров той же гренадерской роты, и доставили пленника Овчинникову. Допрос чинился у костра в лесу. Овчинников с Чикой и Хлопушей ели ушку из налимов, в котле плавали вкусные налимьи печенки.