Емельян Пугачев. Книга 2 - Страница 127

127

— Многое из того, что вы видите, — сказал Рычков, — я собрал лично и с точностью описал места сих богатств земных недр. Мною описаны также и многие местные промыслы — как вязанье шалей, выделка юфти, ткачество сукон из верблюжьей шерсти и прочее. Я приложил немало хлопот к тому, чтобы эти промыслы улучшить, расширить, и того достиг. Помимо сего, новым промыслам положил начало — например, выделка канатов из крапивного волокна, производство краски из травы кипрейника. Да всего и не перечислить. Все это описано мною и опубликовано в «Трудах Вольного экономического общества».

— Купцом бы вам быть, фабрику иметь! — польстил ему Кочнев.

— А что же? — сказал Рычков. — Родитель мой — именитый купец, жил он сначала в Вологде и через Архангельск имел с Голландией торг хлебом, да разорился и переехал в Москву, где и отдал меня, восьмилетнего мальца, в обучение европейским языкам, арифметике, бухгалтерии. Мой родитель ладил из меня просвещенного купца сделать…

— А вышли вы, Петр Иваныч, ученым мужем, — вставил все время молчавший прокурор Ушаков и закурил трубку.

— Вашими устами глаголет истина, — с легким поклоном ответил осанистый Рычков и, оправив рукой седые волосы, торжественно проговорил:

— В священном писании сказано: «Похвала детям — отцы их», а со мною вышло инако, и я не без гордости могу похвастывать: «Похвала отцам — дети их».

Гостям очень хотелось есть, они с нетерпением ожидали приглашения к хлебосольному столу, у них были унылые лица. А хозяин все говорил и говорил, он стал показывать прокурору и Кочневу свои многочисленные напечатанные статьи по многим хозяйственным, бытовым и экономическим вопросам края.

— Это все мелочь, — говорил он, — а главная моя работа — «Оренбургская топография» — была еще двадцать лет назад одобрена самим Ломоносовым, коему я был персонально известен.

Рычков пространно стал рассказывать о своем поместье в селе Спасском, о находящемся там опытном медном заводике, приносящем ему одни убытки, о том, как в Спасском, пять лет тому назад, его посетили и прожили по две недели знаменитые академики Лепехин и Паллас, в команде которого работал в чине прапорщика старший сын Рычкова.

Наконец, приметя, что гости утомлены, и желая привлечь внимание молодого купчика, Рычков приподнятым голосом и не без хвастливости стал говорить о том, как в 1767 году он преподносил императрице свои труды.

— И я, государи мои, удостоился слышать из уст её величества следующие слова: «Мне известно, что вы довольно трудитеся в пользу отечества, за что вам благодарна». И более часу изволила расспрашивать меня владычица в парадной своей опочивальне об Оренбурге, о ситуации места, о хлебопашестве и коммерции столь снисходительно и милостиво, что тот день наилучшим и счастливейшим в жизни почитать мне надлежит.

Предводителями к сему счастью были его сиятельство Григорий Григорьевич Орлов и приятель мой — историограф Миллер.

Прокурор снова язвительно заулыбался: его взор как раз наткнулся на лежавшийперед его глазамипакет, предназначавшийся профессору-историографу Федору Ивановичу Миллеру, с довольно странным адресом: «Дом его за Яузским мостом, идучи на гору, первый низменныя каменныя палаты на левой стороне, где прежде бывала аптека».

— И доходит? — поинтересовался Ушаков, указывая на пакет.

— Всенепременно, — ответил хозяин. — Мой милостивец и друг известен не только ведомству почтовому, но и всему миру.

— Верблюды! — взглянув в окно, вдруг вскрикнул купчик Полуехтов и стремительно выбежал на улицу.

Гости и хозяин прильнули к окну. По дороге неспешно шествовал большой караван верблюдов. Долговязые животные, слегка покачиваясь, гордо несли свои небольшие головы на мускулистых и длинных, слегка изогнутых шеях.

Они, видимо, прошли трудный путь, были тощи, на их ребристых облезлых боках висела грязной бахромою свалявшаяся бурая шерсть. Меж их горбами навьючены огромные тюки. Животные были связаны нос в хвост — гуськом, по шести верблюдов в связке. Рядом с ними шагали худые, со втянутыми щеками, чернобородые люди, одетые в цветные халаты и войлочные остроконечные шапки.

Шумно вбежавший с улицы купчик замахал руками и закричал, как в лесу:

— Хивинцы! Тридцать верблюдов! А шесть верблюдов Пугачёвским разбойникам достались. Напали, дьяволы, двух хивинцев саблями порубали, третьего в полон увели. Ах, сволочи! Ну, тепереча Пугачу на портки да на рубахи всяких шелков хватит! — Купчик засунул в рот купленный на улице бублик и стал с азартом чавкать, как умирающий от голода.

Хозяин покосился на него с брезгливостью и позвонил в серебряный колокольчик. Вошедшего слугу спросил:

— Завтрак готов?

— Пожалуйте-с… Пироги из печки вынимают.

— Господа, прошу!

Все сразу повеселели.

У стола уже распоряжалась краснощекая пожилая Алена Денисьевна.

Поздоровались, поздравили хозяйку с праздником, сели за стол.

— Ой, да какие уж нынче праздники. Каждый час смерти ждешь, — вздохнула хозяйка, раскладывая по тарелкам пирог с рыбой.

— Бог не без милости! — сказал Кочнев, перекрестился и принял от хозяйки две доли пирога.

Потянулись разговоры о тяжелом осадном времени и желчные упреки по адресу губернатора: он нераспорядителен, леностен, не смог обеспечить город ни продуктами, ни фуражом, крепость в самом плохом состоянии, а главное, а главное… губернатор Рейнсдорп проплясал со своими завсегдатаями-гостями самый горячий момент и дал злодею Пугачёву непомерно усилиться.

127