Емельян Пугачев. Книга 2 - Страница 168

К оглавлению

168

Пугачёв молчал, отдувался, как если бы кто внезапно подкинул ему на плечи нелегкую поклажу.

— Ты это зря, полковник, насчет Яика, — ввязался в разговор старик Витошнов. — Оренбург нам почище всякой иной столицы… Опять же, какой дурак вперед лезет, ежели у него враг за спиной во всеоружьи?

— А я так мекаю, — гулко заговорил Максим Горшков, воззрясь на Пугачёва. — Оренбург, конечно, супротив Москвы птичка-невеличка… Одначе издревле сказано: не сули журавля в небе, а дай синицу в руки. Слыхал, Тимофей Иваныч?

— Как не слыхать, слыхал, — заволновался Падуров. — Только треба и то помнить: хоть тресни синица, а не быть ей журавлем! Чего зря ума болтать.

Спор оборачивался в перебранку. Пристукнув о стол ладонью, Пугачёв сказал:

— Всякому овощу, детушки, свое время. А наша судьбишка такова: где силой, а где и терпежом бери. Нам еще над войском своим потрудиться предлежит. В дальнюю путину собираешься, упряжь как след быть изготовь да коня выкорми… Так-то, Падуров! — закончил он и миролюбиво потрепал полковника по плечу.

Глава 9
Боевые мероприятия. Пугачёвская военная коллегия. «Что же тебе надобно, обиженный?»

1

Емельян Иваныч еще загодя отправил повеление приказчику Воскресенского — купца Твердышева — завода, Петру Беспалову: «Исправить тебе великому государю пять гаубиц и тридцать бомбов, и которая из дела выйдет гаубица, представить бы тебе в скором поспешении к великому государю и не жалеть бы государевой казны, — сколько потребно, давай работникам, а я тебя за то, великий государь, буду жаловать». Но докатились до Берды слухи, что приказчик Беспалов не больно-то государю усердствует, а, по всем видимостям, хозяйские, купца Твердышева, интересы блюдет.

Пугачёв приказал Чике-Зарубину, казаку Ульянову да пушечных дел мастеру Якову Антипову, тоже казацкого рода человеку, немедля отправиться на Воскресенский завод и чинить там строгий надзор за исполнением государева приказа: «А в случае чего — приказчику Петьке Беспалову ожерельце на шею!»

Пугачёв особую надежду возлагал на казака Якова Антипова, в пушечных делах особо дотошного.

— Я, батюшка, как поуправлюсь тамо-ка, стану новые пушки вам лить, — сказал горбоносый, рослый Антипов, степенно оглаживая рыжеватую круглую бороду. — Да у меня дружок на заводе проживает — Тимофей, а по прозвищу Коза, такожде по пушечным делам знатец изрядный. Ну-к мы с ним…

— Спасибо, Антипов, — поблагодарил Пугачёв. — Сам, друг, ведаешь, сколь велика нуждица в пушках у нас. Уж поусердствуй. А на заводе пристрел-то пушкам чините?

— А как же! На заводах-то у нас, батюшка, свои бомбардиры, свои и наводчики.

— Ну, так и бомбардиров доразу отправляй к нам, в стан, при пушках.

— Всех не можно, государь, а которые лишние — отправлю.

С этим Антипов ушел. Прощаясь с Пугачёвым, Чика хотел приложиться к его руке, но Пугачёв не дозволил.

— Давай-ка почеломкаемся, брат, — сказал он. — Пуще всех, Чика, верю тебе. Простой ты, бесхитростный. Что лежит на душе, то и выкладаешь.

Вслед за Чикой были вызваны к царю Хлопуша и яицкий казак Андрей Бородин.

— Вот что, Афанасий Тимофеич, — приветливо обратился Пугачёв к Хлопуше-Соколову. — Бери-ка ты три сотни из своего полка заводских людей, а ты, Бородин, — четыре сотни клецких казаков, да идите вы вместях крепость Верхнеозерскую брать. Там, сказывают, всякого продовольствия довольно. А как бог не подаст вам удачи, известите меня, тогды прибуду лично, подмогу сотворю.

Под строгим, самолично царским досмотром отряд был снаряжен в поход быстро. Полк работных людей представлял собою немалую силу: люди друг с другом сжились еще на заводах. В Берде они гуртовались по артелям — свои к своим. Когда-то испитые, одетые в рубище, они за время пребывания в армии успели раздобреть и приодеться. Стойкость, сметливость, чувство товарищества присущи были им еще в заводской совместной работе. Поэтому боевые их качества, как впоследствии оказалось, были несравнимо выше, чем у скопищ простых хлеборобов. Пугачёв это знал и преотменно ценил полк заводских людей. Одна беда — их было пока мало — сот семь-восемь, не боле.

— Знайте, детушки, — напутствовал их Емельян Иваныч, — у меня, под нашими царскими знаменами, всяк за себя воюет, за весь свой род-племя. А заводы уральские от купчишек до бар в наши, государевы, руки перейдут. И кто по воле своей станет на них работать, тому я, великий государь, доброе жалованье платить учну… И во всяком довольствии отказу вам не будет.

…Как-то на военном совещании полковник Шигаев сказал Пугачёву:

— Нам, батюшка Петр Федорыч, Яицкий-то городок, как-никак, к рукам надо бы прибрать. Ежели Оренбург вскорости не осилим, так зимовать туды подадимся: там и жительство обширное, и съестного для армии хватит… У коменданта Симонова всякого куса наготовлено вдоволь… Он не Рейнсдорпу-выжиге чета.

— И ты, ваше величество, правильно умыслил, — подхватил Овчинников, — что Хлопушу спосылал Верхнеозерную брать. Как завладеем денежками, да довольствием, да зарядами с ядрами, тогда уж и Яицкий городок штурмуем.

Старый есаул Витошнов, человек со скуластым лицом и втянутыми щеками, потеребливая седую бороденку, сказал:

— Мое слово, молодцы, — надо нам на нижние яицкие форпосты Мишку Толкачева с манифестом спосылать: пущай он всех казаков забирает к себе… Вот чего надо.

— А к киргизскому Дусали-султану татарина Тангаича отрядить, — опасливо косясь на Пугачёва (как бы не оборвал его), проговорил торопливо Лысов. — И тоже манифест вручить ему: пущай султан конных киргизов шлет нам поболе.

168